Глава 2
Ранние годы
часть 1Стояло морозное январское утро. Моя мать Дженнифер, к тому времени глубоко беременная мной, молча сидела у единственного большого окна квартиры в Ист-Лондоне и смотрела на узкую заледеневшую улицу. Мой отец Кевин, всегда встававший очень рано, вернулся из ближайшего магазина со свежей газетой в руках и удивился, что жена уже проснулась. Встревожившись, не случилось ли что-то, он тихо подошел и взял ее за руку. Она выглядела усталой, как и все последние недели. Какое-то время Дженнифер сидела неподвижно и тихо. Затем она медленно повернулась к мужу и, бережно обняв свой живот, вдруг горячо сказала: «Мы будем любить его, чтобы ни случилось. Мы просто будем его любить». Из глаз у нее полились слезы. Отец сидел рядом и молча кивал, сжимая ее руку.
В детстве Дженнифер часто ощущала себя лишней. Старшие братья были слишком взрослыми, чтобы с ней играть, и покинули дом, когда она была еще маленькой, а родители были строги и скупы на ласку. Без сомнения, они ее любили, но она редко это чувствовала. Даже тридцать лет спустя ее детские воспоминания были полны эмоциональных противоречий.
Мой отец всецело посвятил себя моей матери с тех самых пор, как они познакомились через общих друзей. За стремительным романом последовала свадьба. Как ему тогда казалось, он мало что мог предложить ей кроме своей преданности.
В юности он в одиночку растил братьев и сестер, пока мать, разведенная с мужем, подолгу уезжала на заработки. Когда ему исполнилось десять, семья переехала в приют для бездомных – с тех пор он и взял на себя заботу о младших. У него оставалось мало времени на учебу или на обычные мечты и радости детства. Позже он вспоминал, что день, когда он встретил мою мать, был самым счастливым в его жизни. Они были очень разными людьми, но безмерно дорожили друг другом и, учитывая все сложности своей судьбы, хотели, чтобы мое детство было самым безоблачным.
Через несколько дней после того эмоционального разговора, у матери начались роды. Когда вечером отец вернулся с работы, ее уже мучили схватки, но она боялась ехать в больницу без него. Он вызвал скорую и как был, в одежде, перепачканной грязью и маслом после работы на металлозаводе, поехал в больницу вместе с ней. Роды прошли быстро, и я появился на свет с весом чуть меньше шести фунтов.
Говорят, что появление ребенка всё меняет. Несомненно, мое рождение бесповоротно изменило жизнь родителей. Я был их первым ребенком, и, наверное, естественно, что они связывали со мной столько надежд. Всю беременность мама старательно читала колонки популярных женских журналов, посвященные уходу за младенцами, и вместе с отцом копила деньги на кроватку.
Однако, первые дни, что мама провела со мной в больнице, оказались не такими, как она представляла. Я плакал часами, не умолкая ни на миг. Как она ни прижимала меня к себе, как ни гладила ласковыми пальцами мое лицо, я плакал, и плакал, и плакал.
Родители жили в крошечной квартире, и я должен был спать в кроватке, стоявшей в углу их единственной спальни. Однако, оказалось, что меня невозможно уложить в колыбель. Я никак не засыпал и продолжал кричать, не переставая. Мать кормила меня грудью до полутора лет; не в последнюю очередь потому, что это был один из немногих способов меня успокоить.
Польза грудного вскармливания давно известна: оно улучшает развитие мозга и нервной системы, а кроме того, укрепляет иммунитет ребенка. Считается, что грудное вскармливание особенно полезно для эмоционального развития детей с аутизмом, так как дает возможность тесного физического и эмоционального контакта между матерью и ребенком. Исследования показывают, что аутичные дети, которых кормили грудью, лучше реагируют на окружение, легче адаптируются и сильнее демонстрируют привязанность, чем их сверстники с тем же диагнозом, находившиеся на искусственном питании.
Как выяснилось, еще одним способом успокоить мой плач было движение. Отец регулярно укачивал меня на руках, иногда более часа подряд. Нередко ему приходилось есть, держа в одной руке ложку, а в другой меня. После работы он подолгу гулял со мной на улице, часто это происходило ранним утром. Но стоило коляске остановиться, я вновь заходился плачем.
Скоро время дня и ночи перестало иметь значение, так как режим моих родителей начал вращаться вокруг моего плача. Должно быть, я сводил их с ума. Иногда, отчаявшись, они клали меня в одеяло и, держа за противоположные концы, – мать за один, а отец другой – раскачивали меня из стороны в сторону. Казалось, ритмичное движение меня успокаивало.
Тем летом меня покрестили. Родители не были особенно набожны, но я был их первенцем, и они решили, что так будет правильно. На крещение собрались все родственники, друзья и соседи. Погода стояла теплая и солнечная. Но как только началась церемонии, я принялся кричать во весь голос, заглушая слова священника. Родители не знали куда деться от стыда.
Иногда нас навещали бабушка и дедушка с маминой стороны и удивлялись, почему я был таким беспокойным ребенком. Они советовали матери не брать меня на руки, когда я начинал плакать. «Устанет и сам замолчит», – говорили они. Но стоило маме последовать этому совету, мои крики становились только громче.
Не раз родители вызывали врача, но он говорил, что у меня просто колики, и скоро это пройдет. Коликами часто объясняют продолжительный плач – когда ребенок плачет дольше и громче обычного, и его трудно успокоить. Примерно один ребенок из пяти плачет достаточно много, чтобы подпадать под диагноз «колики». Врачи и ученые десятилетиями пытаются найти причины, стоящие за чрезмерным плачем. Самое недавнее предположение состоит в том, что, в большинстве случаев, колики имеют неврологическую причину и связаны с мозгом, а не с пищеварительной системой, как полагают многие родители. К примеру, дети с коликами склонны иметь повышенную чувствительность к раздражителям и с большей вероятностью подвержены сенсорной перегрузке.
При этом мой чрезмерный плач – продолжавшийся и после того, как мне исполнился год – был необычен даже для колик. Недавно исследователи, изучавшие развитие детей, много плакавших в младенчестве, обнаружили, что это может оказаться признаком будущих проблем с поведением. По сравнению с детьми, которые плакали умеренно, к пяти годам дети, плакавшие много, демонстрировали более слабую зрительно-моторную координацию и были склонны к гиперактивности и проблемам с дисциплиной.
К счастью, в других областях я развивался без проблем: ходить и произносить первые слова я начал вскоре после своего первого дня рождения. Один из критериев диагностики синдрома Аспергера – отсутствие задержки речевого развития (тогда как при более тяжелых формах речь может развиваться с опозданием или отсутствовать вовсе).
Затем, одна за другой, последовали несколько ушных инфекций, от которых мне давали антибиотики. Из-за боли в ушах я оставался капризным, раздражительным и плаксивым ребенком и на втором году жизни. Все это время родители, хоть я часто изматывал их до предела, продолжали баюкать меня в одеяле и качать на руках каждый день.
А потом, среди постоянного плача и болезней, мама обнаружила, что снова беременна. Родители обратились в местный совет с просьбой предоставить им более просторное жилье, и вскоре мы переехали в квартиру поблизости. Мой брат Ли родился майским воскресным днем и оказался моей полной противоположностью: веселым, спокойным и тихим. Должно быть, для родителей это было громадным облегчением.